х От ГМ:
На улице был дождик, легко моросящий по асфальту тротуара. Но вечером его можно было увидеть лишь по стекающим полоскам на окнах зданий, возле входа в филармонию был очень большой натянутый брезент, который спасал от дождика, всякого кто боялся промокнуть. Люди возле входа в здание, занимались кто чем, кто нервно покуривал сигаретку, а кто-то обнимался и целовался со своей второй  половинкой. После небольшого знака возле стойки администрации все люди начали идти в зал, где вскоре должен был быть концерт. Все гости, усевшись в свои мягкие кресла, приготовились к просмотру концерта. Над сценой загорелись прожектора и вскоре по всему довольно таки объемному залу с красными стенками, полом и потолком, словно эффект домино погасли все огни. И зал стал полностью темным, на сцене появился человек, который произнес душевную речь, объявив номер. Покамись этот человек говорил свои слова, за его спиной люди скрипачи, приготавливали свои инструменты. Звук мелодии по взмаху дирижера, распространился по всему залу, и заполнил собой души людей.

Редкий вечер, такие выпадали нечасто: вроде было чем заняться – но можно отложить; вроде никуда не собирался – но неожиданно подвернулся свободный билет в филармонию. Заехав сперва по нужному адресу, где намечалось что-то вроде импровизированного спектакля, ради которого хозяйка дома отказалась от билета, Лэнфорд четверть часа спустя складывал зонт под брезентовым козырьком и читал имена в составе оркестра. Встречавшихся ранее нашлось всего два, и оба вызвали саркастическую усмешку, сменившуюся гримасой разочарования. Если остальные музыканты соответствовали уровню этим – ему следовало остаться дома. Или в гостях у госпожи Д.
Еще при жизни он чаще оказывался на сцене, чем в зале, поэтому знакомое многим приятное предвкушение, когда в зале стоит тихий гул, стихающий к началу концерта, Лэйн ассоциировал только с нервотрепкой и дурной привычкой некоторых коллег по цеху оценивать публику. Сам довольно критично судящий об окружающих, он, однако, не терпел обсуждений вслух; тем более, Лэйн был искренне и глубоко убежден, что не музыкант играет для зала, но зал рукоплещет музыканту, поэтому какая разница, в конце-то концов, насколько визглив смех у толстой женщины в первом ряду? Она декорация к прекрасному действу на сцене. Контраст же обычно выигрышен.
Когда заиграла музыка, Лэйн старался сохранять вежливо-бесстрастное лицо, но уголки губ опустились сами собой на второй или третьей минуте. Не потому что играли плохо; играли правильно… и очень скучно.
Кроме одного голоса. Прикрывший глаза Лэйн слушал в общей волне сливающихся мелодий только одну – чья-то скрипка звучала так самоуверенно, юно и – что особенно зацепило Лэнфорда – спокойно - что ее невозможно было не выделить. Это была зрелая мелодия, выводимая молодой рукой. С первыми аплодисментами он взглянул на сцену и сразу же встретился взглядом с исполнительницей. Она казалась вполне довольной исполненным, и это радовало: тех, кто не принимает своих успехов, не имеет смысла поощрять. Девушкой назвать скрипачку было сложно; девочка, еще девочка. Светлая, с легкой улыбкой и сияющими глазами.
Задумчиво сцепив пальцы в замок, Лэйн перевел взгляд на зал. Молодых было крайне мало; за музыкой, очевидно, пришли старики, а все те, кого так любили обсуждать и высмеивать, приходили обычно ради поддержания образа и демонстрации драгоценных камней. Он знал, кто по-настоящему оценил бы эту девочку.
И лучше бы пока не терять ее из виду.

Лэнфорд покинул зал одним из первых, позволив себя слегка ускориться, чтобы миновать неизменную давку. В еще пустом холле, который уже через минуту будет заполнен шумно обсуждающими концерт людьми, он отыскал место, которое открывало обзор на все входы и выходы: скрипка должна появиться здесь, он знал, что служебные двери сейчас были закрыты из-за какого-то происшествия - не то пожара, не то взлома; словом, музыканты должны будут уходить через парадные.
Закусив губу, Лэйн стоял перед расписанием концертов, но смотрел в сторону, на заполняющийся людьми холл. Вот и она. Остановилась перед картиной, рассматривает несколько отстраненно. Наверняка во время Поцелуя у нее будет прекрасное лицо.
Испить ее? Людям нравится это. Лэйн уже "привязал" так к себе несколько человек, предпочитая не рыскать по улицам постоянно в поиске новых сосудов. Возможно, это выступление скрипачки - лучшее, на что она способна. Возможно, она и вовсе превзошла себя сегодня, а может ее игра так очаровала на все том же контрасте с другими исполнителями? Им определенно следует познакомиться ближе.... и на более долгий срок, чем один вечер. При этом Лэйн, как и многие другие Тореадоры, поддерживающий связи с миром смертных, знал, что общение столь юной девочки и мужчины "за тридцать" - забавное предприятие для него, чреватое проблемами для нее.
- Позвольте поблагодарить вас за музыку, - Лэнфорд встал за ее спиной, разглядывая ту же картину - вашему исполнению соответствовал только дирижер, который, насколько я знаю, работает здесь едва ли не всю жизнь.

Осторожно, как хрустальную, Лэйн пожал ей руку. Ладошка девочки была упоительно теплой, зато у него - как всегда холодная.
- Неизменная, - улыбка сама собой появилась на лице. Какая ирония! А имя ему нравилось. Латинские имена вообще.
- А вас как зовут? Вам тоже нравиться искусство? А какое больше живопись, архитектура, музыка или что-то другое? - было ли это любопытство искренним, или же она спрашивала из вежливости - не столь важно. Главное, что она поддерживает диалог - прямо-таки закидала вопросами.
- Раз решено обходиться без фамилий - Говард, весьма рад знакомству.
Имя "Лэйн" означало дорожку, переулок, нечто такое, и встречалось уже чаще как фамилия. И век назад оно считалось устаревшим, что говорить про нынешние дни. Поэтому в общении со смертными он чаще называл себя вторым именем, звучащим вполне современно и не вызывающим лишних, неудобных вопросов, не запоминающимся редкостью и не привлекающим особого внимания.
Рассматривая скрипачку с легкой, плутоватой улыбкой, он ответил вопросом на вопрос:
- Если не любовь к искусству, то что могло заставить меня дожидаться вас здесь? Кроме вашей обворожительности, само собой.
Гул и суета, царившие в холле, немало Лэнфорда сердили. Изобразив некоторую растерянность, Тореадор произнес:
- Право, я сбиваюсь с мысли. Может вам знаком тихий угол в этом улье? 
Он знал как минимум пять; в трех из этих "тихих углов" он не раз трапезничал.

«Вежливая, воспитанная, восприимчива к доброму слову. Просто карманное солнышко какое-то».
Никакой привязанности к солнышку и тоски по светлому времени суток Лэйн не испытывал. Огромное раскаленное нечто, висящее над твоей головой и жаждущее тебя убить. Люди ведь тоже получают ожоги от солнца; значит оно готово сжечь всех и вся. Но как умеренная жестокость может пойти на пользу, так и солнечный свет поддерживает жизнь. Хотя несомненно, солнце сожгло бы все. Сожгло бы всех. И вампиров – в первую очередь.
- Ну же…Что вы стоите? – скрипка потянула его за руку, и Лэйн встретился с ней глазами.
- Задумался, - просто ответил он, отводя взгляд. До неприличия много было жизни в этой девочке.
Лэйн позволил увести себя в небольшую галерею, в которой сейчас совсем не было посетителей. Рассеянно слушая, что девочка говорила про живописцев, он рассматривал картины, отыскивая незнакомые полотна: третья на противоположной стене, и ближняя к ним. Да, не густо с приобретениями – Лэнфорд не заглядывал сюда довольно давно. Видать, с финансированием проблемы, или нынешнее руководство филармонии тратит средства на яхты?
- Да, предпочитаю приватные беседы, - прошел до скрытого в уголке дивана и жестом пригласил ее присесть – Вы спрашивали об искусстве, Констанция. В двух словах я не смогу объяснить своего отношения к этому, но… - он сел, откидываясь на спинку и сцепляя руки в замок, как тогда, в зале – Я люблю не столько искусство, сколько прекрасное. Жан Тэнгли, например, моего одобрения не получит, хотя признаю, что его «Колдунья» - чистой воды искусство. Но сам я музыкант, как и вы, звуки в любом случае будут понятнее физической формы.
«Хотя как сказать, как сказать».

Когда скрипка примостилась возле него, Лэйн проследил за ее взглядом: Констанция рассматривала часы, висевшие на стене. Вид у нее был как у человека, погрузившегося в воспоминания.
Что до Лэнфорда, то он приценивался. Изучал ее повадки, можно сказать так. Даже для стада годился не всякий смертный – Лэйн формировал его вдумчиво. Кто-то слаб здоровьем, кто-то болтлив, кто-то навязчив – держать таких при себе может быть опасно. К тому же Лэнфорду всегда было из чего – или из кого – выбирать: развитое «Присутствие» позволяло привлекать к себе, очаровывать и удерживать рядом любого смертного – в сочетании с удовольствием от Поцелуя это была беспроигрышная тактика.
Такая придирчивость отчасти объяснялась еще и тем, что свойственное Тореадорам самолюбование попросту не позволяло окружать себя кем попало. Лэйн полагал, что чем интереснее твои сосуды, тем лучше это говорит о тебе.
- Какая бы была б некрасивая картина, но даже в самой уродской есть что необыкновенное, таинственное загадочное… - Лэнфорд, в общем-то не согласный, слова против не сказал, ему не хотелось сейчас выяснять, что она имела в виду под «уродской».
- Возможно, загадочен сам порыв, заставивший человека взять в руки кисть, а не плуг, молот или пистолет? Естественно, сейчас кто-то творит. Пока другие рождаются, рождают и умирают.
Констанция не отводила взгляда, Лэнфорду это было только на руку: он поддерживал зрительный контакт, начиная мягко, будто бы издалека, влиять на девушку. Действие «Присутствия» должно было сделать ее податливой и сговорчивой на этот вечер. Воздействовать сильнее пока не имело смысла.
- Колдунья – это такое изломанное, скелетообразное существо из железа, стали, меди и керамики. Тэнгли закончил ее в 61 году. Она не некрасивая, - Лэйн слегка нахмурился – Но детали от электродвигателя и обилие пружин меня не восхищают. А что восхищает вас? 

- Боги говорят с теми, кто их слушает, и, поверьте, Констанция, им необязательно при этом представляться. Но letum non omnia finit, не все заканчивается смертью. И искусство - это бегство от смерти.
Она рассуждала наивно, в непривычной Лэнфорду возвышенной и одухотворенной манере. Ирония, конечно, разговаривать с проклятым о том, что там себе решает бог. Лэйн знал, что существует такая форма психического расстройства, когда мыслящее создание считает свою персону единственно реальным и порой задумывался, не страдает ли этим втихую от самого себя. Потому что когда девушка заговорила об обвинениях и наказаниях, это здорово Лэйна удивило. После смерти? Ничего не будет после Окончательной смерти. Поэтому, ради сохранности целого мира, ее стоит избегать.
"Сколько же этой девочке лет?" - несомненно школьница, может, старшие классы. Будет ли она уезжать из города ради дальнейшей учебы? "Не забыть ненароком узнать это и постепенно привязывать  к городу. Главное ведь не упустить такой сосуд из виду".
– Живопись. Не знаю, как это передать... - что же, ее было интересно слушать, так что вполне свободно и уютно себя чувствовавший Лэйн согласно кивал временами и не переставал едва заметно улыбаться - Но не могу понять картины Малевича и вообще абстракцию. Но есть в них что-то…но понять не могу. Наверно глупо это звучит?
Лэнфорд ненадолго замолчал, изучая ее лицо.
- Абстракция понятна, как может быть понятна цифра, - наконец произнес он - Она не несет смысла, который необходимо понимать. Никакой логики, пока нет действия. Оперируешь цифрой - получаешь числа; воспринимаешь абстракцию - получаешь ощущения.
Лэйна за живое задел только ван Дусбюрг своей "Арифметической композицией". Потому и для сравнения на ум пришли цифры.

- Юные леди всегда себя так ведут: сперва зовут поговорить об искусстве, а потом ставят это тебе в упрек, - Лэйн удрученно покачал головой.
А вот сейчас наступало самое интересное. Присутствие не давало полного контроля над человеком; да, он мог впасть в фанатичный восторг и подчиняться слепо, но сознание продолжало работать. Лэйну не следовало предпринимать никаких действий, которые девочка могла бы потом вспомнить как нечто странное, нелогичное или настораживающее. Кроме того, судя по ее речам - это особа воспитанная и высокоморальная, значит кинуться ему в руки она сможет только под более сильным воздействием, но непременно вспомнит потом. Возможно устыдится, попробует его избегать, но как другие - все равно сломается, встреча будет, а вот последствия...
Лэнфорд не хотел проблем для нее; они могли очень быстро стать его проблемами.
- Я - скучающий, необщительный и чахнущий пианист. Ваше появление - луч света, - он осторожно взял ее ладонь. Это не должно было вызывать подозрений, ведь чуть ранее Констанция сама схватила его за руку.
Галерея была тихим местом, голод уже начинал раздражать, а кожа этой девочки так пахла жизнью. Мучительное чувство, возникающее у Лэнфорда крайне редко: он хотел не просто выпить ее, но растерзать.